Ты со мною всегда

Мамочка моя! Твои удивительные цветы знала вся Высотка в Усть-Илиме. Более всего меня поражали бегонии разных расцветок: жёлтые, красные, бордовые, белые. Их было у тебя более пятидесяти видов в коллекции. И периодически появлялись всё новые и новые.

Мама моя – Валентина Ивановна Морозова – сама выводила новые сорта бегоний, а потом охотно делилась и обменивалась ими с друзьями, знакомыми. Бегонии цвели, сменяя друг друга, в течение всего года окна нашего большого деревянного дома на улице Калинина заливались необычными красками. Изящные ампельные бегонии «француженки» висели на каждом окне и кружились от прикосновения маминых пальчиков. Зацветали на окнах в свой срок белые примулы, синие, красные и белые глоксинии, нежнейше розовые и голубые гортензии и катарантус. Отец ворчал, что все подоконники заставлены, но когда мама устраивала выставку своих цветов в зале, невольно замолкал от красоты.

К ней всегда с удовольствием приходили друзья и знакомые и те, кому нравились цветы. Она встречала всех с сердечной радостью и делилась всем, чем только могла, одаривала цветами, помогала советом.

Мы с младшим братом Мишкой не особо обращали внимание на цветы и однажды устроили игру в волейбол. Играли до тех пор, пока от удара мяча не упала бегония, стоящая в кружечке с небольшим количеством воды. Кружка разбилась, и мама, услышав, прибежала на шум. Она была огорчена, но ругать не стала, а только попросила играть с мячом во дворе. Мне было стыдно, за то, что мы не увидели и не поняли того, что создавала для нас мама, с какой любовью она выращивала свои цветы. Решив изучить секреты выращивания бегоний, я начала наблюдать за цветами и за тем, как мама за ними ухаживает. Оказывается, недостаточно просто поливать, рыхлить почву и проводить опрыскивание, нужно ещё с цветами поговорить, пожурить или похвалить, удивиться их красоте, а без слов они начинают грустить и перестают цвести.

- Это как с людьми, – говорила мама. Не заметишь человека, не поблагодаришь его за его труд, за добрые дела и человек становится невеселым. Очень важно быть благодарным, чтобы от твоих слов душа расцветала и глаза светились. Думаю, что и я стала биологом благодаря маме. Именно она заронила в мою душу любовь ко всему живому и, в том числе, к бегониям.

С любовью выращивала мама и гусей в Бирите - посёлке, из которого мы приехали, когда два подполья нашего дома затопило водой Братского водохранилища. Мама с отцом не стали ждать своей очереди на квартиру, а приняли решение по приглашению старшего сына уехать в молодой строящийся Усть-Илим. Витя работал водителем КрАЗа на перекрытии Усть-Илимской ГЭС, а в Усть-Илим он приехал сразу же после армии по комсомольской путевке.

В Бирите гуси были мамиными любимцами и только её они по настоящему слушались. Много у нас проживало разного птичьего народа, но гуси были настоящей маминой «лебединой песней». Их всегда было чуть больше ста, умных и осторожных, умеющих постоять за себя, защитить своих детей, имеющих удивительную память. Гусыни начинали нестись в марте. Они подходили к окну и стучали клювом по стеклу. Мы их впускали в дом. Гусыня важно и долго усаживалась в ящике на сене, чтобы снестись, а после ждала в гнезде, когда ее выпустят на улицу или подходила к двери и громко гоготала:

- Га-а-а!,– что означало: «Выпусти меня!» Иногда гусыня возмущенно смотрела на меня, шипела, если я не обращала на неё внимания. Кто и когда им рассказал о том, что нужно постучать в окно и сообщить, что пора её впустить, а потом и освободить, мне было непонятно. Конечно, всему этому научила их мама. Она ставила им уколы, если заболевали, знала, как и чем можно кормить и как приучить их к родному дому. Она с ними разговаривала. Летом взрослые гуси уходили на залив, а вечером возвращались сытые и довольные, похорошевшие и повзрослевшие, и ночевали на крыльце все сто, без потерь.

Когда появлялись гусята, мама передавала их под мою опеку, и лучше всего у меня с маленьким братом получалось пасти их по молодой травке. Мы варили им пшённую кашу, ели её сами и кормили ею гусят. Каша была необыкновенно вкусной – без соли, из немытого пшена, сваренная на воде. Гусята бегали за нами. Ох, и доставалось же мне от них! Сначала гуси били и щипали меня, а потом принимали за свою. Словом, все как у людей – свой порядок клевания. Очень я уважала гусей, одно только не могла понять и принять – как таких красавцев можно забивать на зиму и потом готовить на Новый год. Я обычно уезжала к бабушке, когда приходило это время.

Но более всего и всех, мама любила нас – своих детей, и всю любовь своего сердца отдавала нам. Детей в нашей семье было четверо: я и три брата. Старший брат Виктор – умер за рулем автомобиля в 49 лет – остановилось сердце. Он был человеком, о котором много писали в газете «Усть-Илимская правда»: «государственный человек», «ответственный», «золотые руки комбайнёра», «классный рыбак». Мама всегда очень переживала за него, гордилась им. Ещё в юности ей нагадала цыганка, что старшего сына любить она будет больше всех и будет он самым лучшим, но уйдет рано. Так и случилось. И берегла она каждого из нас, душу каждого лелеяла, а вот судьбу, видно, не обойдешь. Недолго оставались с нами отец и мама. Через сорок дней после брата ушёл отец. Участник ВОВ, он за свою жизнь, переживший немало горького, не смог справиться с потерей сына. А мама еще два года спасала моих детей – двух своих внуков – от голода в 1997-98 годах своей пенсией, да тем, что продавала свои любимые бегонии. Ведь нам, учителям, зарплату не платили тогда девять месяцев. И ушла, когда ехала продавать жёлтую бегонию, чтобы порадовать и покормить нас.

Сегодня в квартире крупнопанельного дома у меня, биолога, не растут бегонии. Растет монстера и клеродендрон, оксалис и шефлера. А бегонии – только в памяти моей да на фотографиях, удивительные мамины цветы…