На далёкой таёжной реке

Юрий Малышев

Усть-Илим – это моя молодость. Девять лет жизни прошли на берегах Ангары. Уроженец Нижегородской области, я всегда мечтал о Сибири, тайге и путешествиях. Рюкзак за плечами, ветер странствий в лицо, а впереди ждут удача и целая жизнь. Одним словом, романтик чистой воды. Из тех самых, что едут «за туманом и за запахом тайги». Так что в Усть-Илим я попал неслучайно. Приехал целенаправленно строить среди тайги город-красавец. К тому времени имел несколько профессий, одна из них – каменщик. Попал в знаменитую бригаду Александра Дмитриевича Голощапова. Строили много. Дома вырастали, как грибы после дождя. И на моих глазах появился город. На правом берегу Ангары ещё стеной стояла тайга. Но позже и там мне довелось поучаствовать в строительстве нового города. Поработал я и на строительстве ЛПК. Уже в качестве бригадира каменщиков. На ГЭС тоже пришлось приложить руку, наша бригада строила ОРУ500.

Когда я приехал, ГЭС только начиналась. И острова Лосята во всей красе возвышались посреди Ангары.

Тысячи парней и девушек приезжали на эту грандиозную стройку. И поэтому было много свадеб. К нам в бригаду пришло пополнение из девушек. Они приехали в составе комсомольского отряда имени 18 съезда ВЛКСМ со всех уголков страны. Почти все без строительной профессии. Но буквально за три месяца уже научились азам профессии каменщика. Потом приехали болгары, венгры, немцы из ГДР. Когда я женился, мне выделили комнату в бараке на Верхней речке. У самого подножия сопки под названием Высотка. Когда мы с молодой женой зашли в свою 11-метровую комнату без удобств, то сразу принялись её обустраивать. Кроме моего рюкзака, ружья и походного котелка, у нас ничего не было. Но мы не унывали. Вместо стола я прикатил огромную лиственничную чурку. Сверху прибил квадратный кусок ДСП. Чурбачки поменьше служили стульями. В углу комнаты сколотил из горбыля «полированный шифоньер», прикрыв его ситцевой занавеской. Кровать, правда, у нас была настоящая, двуспальная. Кто-то из знакомых отдал. Однажды ходила по Верхней речке какая-то комиссия. Зашли и к нам. Посмотрели на наш домашний уют и шикарную мебель, покачали головами и, улыбаясь, сказали: «Придёт время и всю вашу мебель сдадут в музей, чтобы все знали, с чего начинали молодожёны Усть-Илима». Потом наш барак снесли, и мы получили комнату на подселении в пятиэтажке на улице Романтиков.

С теплотой я вспоминаю наших девчат: Вера Боровлёва из Воронежа, её подружка Аусма Страте из Латвии. Вот были девчонки! Сейчас таких нет. Смотрю на современных длинноногих блондинок с пустыми глазами и стервозным характером, мечтающих о пресловутой «красивой жизни», и никакого сравнения с нашими славными девчатами. Как они работали! На сорокаградусном морозе, на девятом этаже, на самом ветру. В ватных штанах, огромных валенках и телогрейках с засученными, из-за огромной длины, рукавами, с замотанными шерстяными шалями лицами, все в инее, одни глаза видно. Стучат себе мастерком по кирпичику и никакого нытья. Одну из девчонок по имени Надя неоднократно сдувало порывом ветра со стены. Хорошо, что внутрь здания. Худенькая, ростом метр с шапкой, в телогрейке огромного размера, доходящей ей до колен, она как под парусом кубарем скатывалась с лесов и только хохотала.

В Усть-Илиме я прошёл хорошую школу и стал настоящим строителем. Но ветер странствий снова позвал меня в дорогу. Что же тут поделаешь – романтик! Но лучше Сибири нет места на земле. Усть-Илиму я посвящаю свои рассказы, где всякое сходство с реальными людьми возможно…

Бедный прораб

Говорят, что среди пациентов психиатрических больниц большой процент строительных прорабов. Не буду спорить, но то, что советскому прорабу запросто можно было «слететь с катушек», это вполне вероятно. Суматошная, можно сказать «собачья» должность– строительный прораб. Сверху высшее начальство давит, снизу – работяги со своими претензиями. Так что крутятся, как белка в колесе, да и ответственность большая. С кого спрос? С него, с прораба!

На правом берегу усть-илимского водохранилища строили мы важный для города объект, от которого зависело всё водоснабжение– насосная третьего подъёма. Сроки поджимали. Чуть ли не каждый день наезжало с проверкой начальство и наша бригада, не считаясьсо временем, упиралась, что было мочи.

Уже в конце смены я дал задание двум своим «архаровцам» смонтировать большую железобетонную балку. Установив её на место, мы обеспечили бы на завтрашний день фронт работы. Крановщик уже «намылился» домой, да и «архаровцы» мои недосмотрели, кинули балку второпях, отцепили стропы и скомандовали «вира». Собрали инструмент и поспешили на ожидавшую их вахтовку.

На следующий день с утра я, подходя к объекту, сразу обратил внимание на балку. С дороги её было хорошо видно. Даже невооружённым взглядом можно было определить, что балка лежит криво с перепадом сантиметров в пятнадцать. Ничего страшного не произошло, за минуту можно было исправить ситуацию. Но не успел я крикнуть крановщику, как вдруг передо мной нарисовался прораб по фамилии Шушпанов. Мужик он был хороший, из рабочих. Дело своё знал и болел за него душой. Кроме насосной, он вёл ещё пару не менее важных объектов так, что мужик совсем запурхался, аж с лица сошёл и похудел до безобразия.

– Бугор! – обратился прораб ко мне, - Ты, что не видишь? Балкато ваша совсем «клюнула», аж за версту заметно.

И тут меня чёрт какой-то дернул. Дай, думаю, разыграю нашего прораба.

– Да, брось, Николаич, – среагировал я, – Нормально лежит, ровно. Это тебе мерещится, устал ты. В отпуск пора.

– У меня глаз – алмаз! – возмутился Шушпанов.

Что верно, то верно. Глаз у него, действительно, был отменный. Но меня как прорвало. И войдя в раж, я собрал бригаду, предварительно подмигнув, предупредил, чтобы все поддержали мою игру. А ребятам только того и надо было, лишь бы похохмить над начальством. И все пятнадцать человек наперебой стали уверять бедного прораба, что ему всё это кажется, и балка лежит ровно. Шушпанов тут совсем рассвирепел.

– Щас я вам докажу! – рявкнул он и побежал в бытовку за нивелиром.

Вся бригада, еле сдерживая смех, корча деловые серьёзные рожи, ждала, что будет дальше. Вскоре появился прораб с прибором и рейкой под мышкой. Залез на плиты перекрытия и установил нивелир. Я же с рейкой добрался до того места, где была злополучная балка. Смекнув, что прораб не сможет видеть моих ног ниже колен, решил продолжить розыгрыш дальше. Сначала я поставил рейку на высокий, нормальный конец балки. Прораб, согнувшись, приник к прибору и, махнув мне рукой, разогнулся. Пройдя по балке к «клюнувшему» концу, я поставил рейку на носок своего кирзового сапога. Регулируя ногой, прибавил примерно пятнадцать сантиметров и замер. Прораб опять согнулся над прибором. Работяги, прыская в кулак, тоже загалдели на все голоса:

– Ничего не понимаю! – недоумённо прохрипел он, – Всего один сантиметр перепада. Всё в пределах допуска. Что за чертовщина!

Он психанул, выскочил на дорогу, где стояла вся наша бригада. Уставился на проклятую балку и заорал во все горло.

– Ну, ведь криво, криво лежит… Вашу мать!

– Ровно тебе говорят! Прибор врать не будет! Не бывает такого, чтобы пятнадцать человек ошибались.

Прораб совсем рассвирепел, заметался по дороге.

– Щас я на базу сгоняю! Я вам докажу, черти полосатые! Это нивелир что-то барахлит, уронили вы его где-нибудь. Щас я другой прибор привезу, черти полосатые!

Он заскочил в УАЗик и уехал. Пока его не было, мы свистнули крановщику и приподняли за один конец балку, уложили под «клюнувший» конец недостающие два ряда кирпичей. Как раз пятнадцать сантиметров.

Прораб вернулся быстро. Опять раскинул треногу и приник к нивелиру. Теперь уже я ставил рейку как положено, и прибор показал перепад в один сантиметр. Все в пределах допуска.

На бедного прораба было больно смотреть. Он как-то сник, больше не матерился и, собрав треногу, медленно спустился вниз. Бригада в это время разбрелась по рабочим местам. Мелодично застучали мастерки и работа закипела. Все сделали вид, что ничего не произошло. А в это время прораб нетвердой походкой уходил по дороге от нашего объекта. Я смотрел ему в след и уже был не рад розыгрышу. Шушпанов несколько раз останавливался и, оглянувшись, иногда приседал, рассматривал эту коварную балку.

После смены мне надо было зайти в контору и, добравшись до города, я увидел прораба. Сгорбившись, он ковылял по расхлябанной колее, разводил руки в стороны и разговаривал сам с собой. Я прибавил шагу и догнал бедного прораба. Вид его был жалок. Чувствуя неловкость, я признался ему в нашем розыгрыше, извинился перед этим уставшим хорошим человеком. Сказал, что в бригаде его все уважают и ценят. Шушпанов даже не возмущался. Он грустно посмотрел на меня и сказал:

– Все, все, пора в отпуск. – И помолчав, добавил, – Если начальство отпустит.

Издержки ударных строек

В Усть-Илим начали приезжать многочисленные комсомольские отряды. Тысячи парней и девушек со всей страны. Стройка расширялась и нуждалась в специалистах разных профессий. То вдруг на улицах строящегося города появятся толпы демобилизованных солдат, то на каждом перекрёстке разгуливают разудалые матросы, то здесь, то там мелькнет бескозырка, как в каком-нибудь приморском городишке. Всем приезжим сразу же предоставлялась работа, место в благоустроенном общежитии, выдавались подъёмные. Живи и работай! Но почти половина из вновь прибывших отсеивалась в первые месяцы. Текучесть кадров была сумасшедшая. Но в бригадах всегда оставался крепкий костяк – основа трудового коллектива. Это те, кто приехал работать и вжился в непростые местные условия. Были среди них романтики и те, кто приехал за «длинным рублем». Одного такого, мы всей бригадой отправили домой, к маме. Собрали ему денег на дорогу и торжественно вручили «длинный рубль». Склеили в длину семь рублевых купюр и отдали этому непутёвому «покорителю Сибири» с напутствием: «Покажешь матери, какие деньги ты заработал на комсомольской стройке».

Приживались не все. Но тот, кто остался, душой прикипал к Сибири, Усть-Илиму и Ангаре. Прибывавшая на стройку молодёжь в массе своей не имела строительных профессий. И осваивать их приходилось по ходу дела, тут же в бригадах. Помню, к нам пришли новенькие девушки. Некоторые до этого вообще нигде не работали, другие были кто кондитер, кто продавец, кто парикмахер. Ну что с ними делать? Не поставишь же их сразу на стену укладывать кирпичи.

Однажды я дал задание двум новеньким комсомолкам. Нужно было напилить из брусьев деревянные пробки для дверных и оконных проемов. Дал им ножовку и наказал, чтобы размер пробки соответствовал длине кирпича, то есть, был ровно 25 сантиметров. Они, конечно, очень старались, девчонки то были добросовестные. Но не было у них еще навыков и опыта в работе, да и в жизни вообще. Когда я подошел к куче пробок, которые девушки напилили, то увидел, что все они разной длины. Гораздо длиннее, чем кирпич. Оказалось, что каждый раз, отпиливая от бруска очередную пробку, девчата для образца прикладывали ту пробку, которую отпили ранее. И размер постепенно увеличивался. А образцом размера должна была служить пробка, которую отпилили самой первой.

А ещё одна красавица из приезжих появилась на работе, как на подиуме. Разодетая по тогдашней моде, накрашенная и с ногтями непомерной длины. Поставил я её подсобничать на стену. Наказал укладывать в середину стены, в забутовку половинки кирпича. Когда подошел к ней опять, то увидел следующую картину. Она брала целый кирпич, разбивала его кирочкой пополам и старательно, с высунутым от усердия языком, укладывала эти половинки внутрь. Пришлось вежливо объяснить, что сломанных половинок и так хватает в каждом поддоне, и ломать целые кирпичи не следует. Через пару месяцев девчушка притёрлась и работала не хуже других.


Книга «Легенды Усть-Илимска». Глава 7. Усть-Илимские были-небылицы.

Ю. Малышев. На далёкой таёжной реке

Комментарии

Ваше имя:

Сообщение:

Комментариев пока нет